Тем летом выросли все. Ее одноклассницы в коротеньких платьях неожиданно оказались обладательницами кругленьких грудок и задков. Ее одноклассники хоть и не отличались бицепсами, зато выросли вверх и вели себя, как бывалые в переделках мужчины. Даже самые маленькие из них за последнее школьное лето вдруг стали похожи на длинношеих гусаков.
Маша не сразу поняла, что эти дяденьки с тетушками, которые, втихаря покуривали, ждали начала линейки, — ее одноклассники. Тогда, помнится, от неожиданности она даже остановилась. Появилась и неверная мысль — делать отсюда ноги, причем немедленно. Но не успела — ее заметил Саша Дружняк и громко, все повернули головы, буркнул поломанным за лето голосом: «О, наша девочка с наперстка!».
Маше показалось, что она, наверное, убила бы его, если бы не была влюблена в этого сероглазого блондина еще с третьего класса. Все эти годы, вплоть до выпускного, они сидели за одной партой, вежливо списывали друг у друга и полностью гармонировали. Но как друзья. Саша ухаживал за Майей.
И пока Маша обдумывала, какой ответ (а что тут думать, когда она действительно величиной с наперсток), Саша (Боже, какой красивый за лето он стал!) оказался рядом в два прыжка. Легко схватил ее и, перекинув через плечо, понес ко всем под общее беззлобное улюлюканье. Ветер завернул короткую Машину юбку, и поздно уже было скрыть белые кокетливые трусики, что таким неожиданным образом вдруг увидели свет.
Красная, злая, с глазами, полными слез, вдруг пообещала себе, что Саша никогда не сможет увидеть на ней такое белье.
… Маша даже тихонько свистнула, вспоминая, как давно все это было. В кроватке спал малыш. Хотя десятилетнего мальчика так уж не назовешь. А на дворе докуривал сигарету Кристиан. Зазвенела мобилка. «Маша, не клади трубку, — сказал оттуда знакомый голос. — Я тебя люблю «. Маша выключила телефон. Теперь ей это неинтересно. Спать. Завтра работы — непочатый край. Эх, лучшие и самые трудные годы … В одной притче период от тридцати до пятидесяти кто так точно назвал воловьими годами.
Вспомнила, как на выпускном очень хотелось отомстить Сашке за то, что танцевал с Майей, что неистово ее целовал, прижав к школьной доске в их полутемном классе. Они, ворвавшись туда, даже не заметили, что за последней партой сидит и никого не задевает девочка из наперстка. И горько себе плачет над несчастной судьбой. Конечно, ее же не любит Саша!
После школы она сбежала в Польшу одной из первых в их городке. Куда угодно, чтобы только не видеть Майи! И Сашка, что, встретив, все норовил подбросить Машу выше.
В Польше работала парикмахером. И однажды в кресло уселся прекрасный поляк. Дал ей полную свободу действий, а потом уставился в зеркало и неотрывно следил за каждым ее движением. «Госпожа — волшебница», — сказал ей тогда и заплатил втрое больше. Маше потеплело внутри — он не учел ее крохотный рост. Хотя иногда девушке приходилось прыгать на небольшую, специально для нее смоделированную лавочку, чтобы добраться макушки надменной головы. Хозяйка тогда многозначительно провела его взглядом и молча, подняла Маше плату.
Господин поляк повадился в парикмахерскую чуть ли не ежедневно. Он нравился ей — этот галантный красавец. Не прошло и недели, как пригласил на кофе. Разгневанная хозяйка тогда сказала: мол, прыгнешь к нему в постель — уволю. Маша не послушалась: слишком уж велик был соблазн.
На следующее утро Маша ехала в Украину с молитвой за Кристиана. Когда вкладывал деньги в маленькую ладошку, сказал, заглянув в глаза: «Дай свой адрес — я приеду к тебе». Маша сделала это без колебаний: была уверена, что не приедет никогда …
… «Маша» … Казалось, она целую вечность шла на этот зов, на голос с явным акцентом. Он прозвучал (благо, первый этаж) под окнами родильного отделения. Узнала этот голос и … испугалась. И обрадовалась. И не поверила немножко своему счастью. Потом нашла лист в клеточку, огрызок какого-то карандаша и вывела крупными буквами: «Кристиан, забери меня с сыном через два дня …».