WEBcommunity

Арт-терапия в работе с детьми и подростками, перенесшими сексуальное насилие

Основной язык сайта

За последние двадцать лет стали очевидны масштабы сексуального насилия над детьми и его долговременные последствия для их психического здоровья. Специалисты системы здравоохранения и других служб, имеющие дело с детьми, пытаются помочь им в преодолении осложнений перенесенной травмы. Поскольку сексуальное насилие является сложным предметом для обсуждения, в частности, из-за того, что жертвы насилия часто подвергаются шантажу во избежание разглашения обстоятельств преступления, арт-терапевтический подход является менее травматичной для ребенка формой установления диалога. По моему личному опыту, арт-терапия предоставляет дополнительные возможности, связанные с использованием материалов и фасилитирующих приемов, способствующих успешному преодолению психической травмы, независимо от качества вербального контакта.

В публикации Hagood (1992) поднимаются вопросы, касающиеся использования арт-терапии с детьми, перенесшими сексуальное насилие в Великобритании. Эта статья побудила меня к исследованию диагностических и лечебно-коррекционных возможностей, связанных с применением арт-терапии в данной группе детей, а также тех форм арт-терапевтической работы, которые могут быть наиболее эффективными, особенностей самого изобразительного процесса и того, как арт-терапевты оценивают свою работу с этими детьми. Кроме того, я попыталась выяснить, насколько британские арт-терапевты нацелены на изучение тех особенностей изобразительной продукции детей перенесших сексуальное насилие, которые могли бы привлекаться в качестве доказательств совершенного преступления при его расследовании.

Обзор литературы

Понятие сексуального насилия, независимо от того, совершается ли оно однократно или повторно в течение определенного времени, обозначает совокупность определенных преступлений, начиная с демонстрации перед ребенком половых органов и заканчивая совершением с ним орального, анального или вагинального полового акта. В наиболее тяжелых случаях оно может сопровождаться угрозами или садистскими действиями. Как правило, насильник либо знаком ребенку, либо является его родственником и использует свой авторитет, склоняя ребенка к половому контакту. Ребенку при этом наносится физическая и психическая травма. Страдает и система его социальных отношений.

Непосредственными следствиями насилия является переживание ребенком чувств страха, тревоги, депрессии, гнева, враждебности, заниженной самооценки, нередко сопровождающиеся нарушениями сексуального поведения. Долгосрочные последствия насилия могут выражаться в психических расстройствах, сопряженных с самодеструктивными тенденциями, токсикоманией, расстройствами питания, депрессией, тревогой, чувствами социальной изоляции и стигматизации, высокой вероятностью ревиктимизации, затруднениями в установлении доверительных отношений с окружающими, а также сексуальных отношений (Browne & Finkelhor, 1988).

Young (1992) описывает симптомокомплекс, характерный для посттравматического стрессового расстройства, трактуя при этом психическую травму как “угрозу жизни или физической целостности”. Целостность телесного образа Я может рассматриваться как основополагающий фактор идентичности. Когда эта целостность нарушается, травматический опыт глубоко запечатлевается в телесных ощущениях, заставляя пострадавшего ощущать свое тело и окружающий мир как нечто “опасное, поврежденное или мертвое” (Young, 1992).

Компенсаторные процессы могут возникать непосредственно после совершения акта насилия и становиться устойчивым механизмом выживания ценой утраты приятных, чувственных, проприоцептивных ощущений (Young, 1992). Они также снижают способность пострадавшего к словесному описанию своих чувств, символообразованию и воображению. Психотерапевтические приемы при этом имеют целью свести к минимуму долговременные эффекты травмы на состояние психического здоровья ребенка, предупредить ревиктимизацию и преобразовать “интрузивное, повторное переживание насилия” в простой “факт воспоминаний” (Johnson, 1987).

Работа с изобразительными материалами

Использование визуального канала коммуникации имеет целый ряд достоинств. Исследования показывают, что травматичный опыт запечатлевается посредством онтогенетически примитивных визуальных механизмов, как единое целое, поэтому создание изобразительных образов помогает получить к ним доступ (Johnson, 1987). Его словесное описание может представлять серьезную проблему, либо поскольку ребенок не имеет соответствующего запаса слов для выражения того, что относится к сфере сексуальных отношений взрослого (Kelley, 1984), либо поскольку сексуальное насилие совершается на превербальной стадии психического развития (Young, 1992), либо потому что насильник угрожал ребенку расправой в случае разглашения преступления (Sagar, 1990).

Изобразительное творчество помогает восстановить чувство собственного достоинства (Franklin, 1992, Stember, 1980), оживить сферу физических ощущений, заблокированных в результате травмы (Carozza & Hierstiener, 1982) и способствовать выражению подавленных чувств (Sagar, 1990). Восстановление образа Я может стимулироваться физическими свойствами изобразительных материалов, которые являются невербальными инструментами для определения того, что относится к сфере Я, а что не относится (Cody, 1987).

Sagar описывает то, как дети, перенесшие сексуальное насилие, нередко стараются смешивать разные краски и материалы, которые они размазывают затем по плоской поверхности или помещают в какую-либо емкость для того, чтобы арт-терапевт сохранил их в надежном месте. Подобного рода работы могут выражать некую “тайну”, которую ребенок должен был до этого держать в себе самом (Sagar, 1990).

Подобная работа с материалами способствует интеграции личности ребенка и имеет подчас весьма конкретное и ритуальное выражение. Sagar (1990) связывает свои наблюдения за особенностями психических процессов у детей, перенесших сексуальное насилие, с идеей о художественном образе как талисмане. Художественный образ может быть предметом для избирательной проекции чувств ребенка и выполнять роль “козла отпущения”. Образ может сохраняться либо разрушаться без причинения ущерба другим людям (Schaverien, 1987). В противном случае, гнев и желание возмездия могли бы выплескиваться на окружающих, порождая, тем самым, новый цикл насилия (Naitove, 1988). В то же время, Sagar (1990) и Levinson (1986) рассматривают отреагирование агрессивных чувств пострадавшего ребенка в качестве одного из факторов его долгосрочной психотерапии.

Индивидуальная и групповая арт-терапия

Интенсивный характер отношений при индивидуальной психотерапии создает потенциально опасную ситуацию для клиента, способную провоцировать травматичный опыт (Young & Corbin, 1994). Доверие ребенка к психотерапевту может возникнуть при наличии четких границ и структуры психотерапевтических отношений, а также при безусловном принятии его переживаний и изобразительной продукции (Malchiodi, 1990). Изобразительную работу можно рассматривать как безопасный и естественный для ребенка вид деятельности (Stember, 1980, Carozza & Hierstiener, 1982, Kelley, 1984), который служит для него “транзитным пространством”, более надежным, чем слишком личные по своему характеру отношения переноса (Johnson, 1987).

Подходы к индивидуальной терапии могут быть различными. Peake (1987), например, описывает свою работу, называя ее “настолько неинтрузивной и недирективной, насколько это возможно” для того, чтобы клиент мог ощутить полный контроль над ситуацией. В то же время, Hagood (1992) утверждает, что до тех пор, пока не будет использована та или иная форма директивной терапии, ребенок будет избегать обсуждения переживаний, связанных с сексуальным насилием. Levinson (1986) описывает “высвобождающую чувства терапию” в форме структурированной определенным образом игровой деятельности, способствующей отреагированию чувств, связанных с перенесенной травмой.

В отличие от индивидуальной терапии, групповая терапия лишена тех моментов, которые связаны с дисбалансом ролевых функций. Поэтому большинство клиницистов рекомендуют использовать ее в первую очередь в работе с жертвами сексуального насилия (Knittle & Tuana, 1980, Steward et al., 1986). Эта форма терапии также позволяет преодолевать чувства социальной изоляции и стигматизированности, переживаемые многими жертвами сексуального насилия (Knittle & Tuana, 1980, Carozza & Hierstiener, 1982, Berliner & Ernst, 1984, Wolf, 1993), а также детьми из дисфункциональных семей. Групповое взаимодействие со сверстниками в присутствии двух психотерапевтов в какой-то мере способствует формированию у них опыта семейных отношений (Steward et al., 1986, deYoung & Corbin, 1994). Для подростков индивидуальная арт-терапия может быть малопригодной из-за присущего им негативного отношения ко взрослым и социальным авторитетам. При этом арт-терапевтическая работа в условиях группы сверстников подходит им в большей степени (Knittle & Tuana, 1980).

При работе с группами детей, перенесших сексуальное насилие, можно использовать разнообразные изобразительные материалы для того, чтобы побудить их к вербализации своих чувств. Арт-терапевты, работающие с такими детьми, рассматривают художественные образы в качестве основополагающего инструмента коммуникации. Данная невербальная коммуникация в сочетании с творческими процессами, переживаемыми ребенком, способствует преодолению психической травмы и восстановлению его положительной самооценки (Carozza & Hierstiener, 1982, Brooke, 1995). Параллельно с этими формами работы могут проводиться групповые занятия с матерями и иными близкими ребенку лицами, о чем пишет, например, Hagood (1991).

Рисунки в качестве инструмента диагностики сексуального насилия

В США уделяется большое внимание разработке таких арт-терапевтических методик, которые могли бы служить инструментом подтверждения фактов сексуального насилия. Основой для такой работы является предположение о том, что художественные образы, создаваемые детьми, перенесшими сексуальное насилие, но не признающимися в этом, могут содержать очень важную информацию, касающуюся совершенного преступления. Делаются попытки разработать “графические индикаторы” сексуального насилия (Cohen & Phelps, 1985, Sidun & Rosenthal, 1987, Hibbard & Hartmann, 1990). Хотя были выявлены некоторые особенности рисунков детей, перенесших сексуальное насилие, имеющие определенную клиническую значимость, исследователи предостерегают против безоговорочного использования этих особенностей для обоснования диагноза сексуального насилия. Они полагают, что эти особенности могут лишь указывать на его вероятность.

Если бы все-таки удалось обнаружить некие “графические индикаторы” сексуального насилия, специалисты были бы вооружены эффективным средством как для постановки диагноза, так и проведения судебного расследования (Kelley, 1985, Hagood, 1992). В США, например, имеются случаи использования детских рисунков в качестве свидетельств совершенного преступления, при этом арт-терапевты иногда участвуют в расследовании в качестве экспертов (Malchiodi, 1990).

Метод исследования

Для того, чтобы охватить исследованием многочисленную группу арт-терапевтов, работающих с детьми в разных частях Соединенного Королевства, я решила использовать специальный опросник, рассылая его по почте. Было разослано 129 опросников. Ответы были получены примерно от 52% опрошенных, главным образом, тех, кто имеет определенный опыт работы с детьми и подростками, перенесшими сексуальное насилие.

Некоторые вопросы предполагали готовые варианты ответов, другие — ответы в свободной форме. Это было сделано для того, чтобы получить статистические данные и, в то же время, качественные описания, характеризующие работу арт-терапевтов с клиентами данной категории. Первая группа вопросов предполагала колировку и возможность компьютерной обработки информации. Оценка ответов на вопросы второй группы, содержащих разнообразные сведения о чувствах, а также наблюдения и комментарии респондентов, проводилась иным образом. Эти ответы были объединены в несколько кластеров со сходными темами и переживаниями. В приведенном ниже описании результатов исследования содержится лишь статистическая информация на 1996 г., касающаяся групповой арт-терапии с детьми и подростками, перенесшими сексуальное насилие. Я намеренно исключила из данной статьи значительную часть статистических данных для того, чтобы сделать ее более удобной для восприятия. Эта информация дополняется данными моих собственных наблюдений, иллюстрирующих ответы респондентов.

Результаты исследования

52 респондента являлись арт-терапевтами, работающими в системах здравоохранения и образования, а также в социальной службе и волонтерских организациях. Лишь четыре специалиста работали полный рабочий день с детьми, перенесшими сексуальное насилие. Большая часть специалистов начинала проводить арт-терапию после выявления фактов насилия. В то же время, некоторые из них занимались также профилактической, диагностической и экспертно-следственной работой.

Соотношение индивидуальной и групповой арт-терапии.

В 1996 г. 358 детей и подростков, перенесших сексуальное насилие, проходили индивидуальную арт-терапию, из них 201 девочка и 157 мальчиков. Примерно четверть респондентов проводили также групповую арт-терапию, и 89 детей участвовали в группах, по крайней мере, в течение одного года (67 девочек и 22 мальчика). В тех случаях, когда индивидуальная и групповая арт-терапия сочетались, ребенок включался в группу через некоторое время после начала индивидуальной арт-терапии.

Анализ показывает, что дети до пяти лет участвовали, главным образом, в индивидуальной арт-терапии, в то время как подростки занимались, в основном, в группах. Групповая арт-терапия, как правило, была рассчитана на более короткий срок и продолжалась не более девяти месяцев. 61.4% подростков, направленных на индивидуальную арт-терапию, занимались ею более одного года, причем, четверть из этого числа — более трех лет. Лишь в некоторых случаях индивидуальная арт-терапия была рассчитана на короткий срок.

Я проанализировала применяемые модели арт-терапевтической работы, руководствуясь мыслью, высказанной Hagood (1992) о том, что в случаях сексуального насилия арт-терапевт должен использовать более директивный подход, чем обычно. Почти все респонденты заявили, что они продолжали использовать обычные подходы, из них 60% подчеркнули, что применяют недирективный подход. Использование недирективного подхода эти специалисты аргументировали тем, что ребенок, перенесший сексуальное насилие, особенно нуждается в хорошем контроле за ситуацией, поэтому директивность со стороны арт-терапевта болезненно воспринимается им. Свободный выбор изобразительных материалов усиливает веру ребенка в свои силы и ощущение контроля за ситуацией и является важным психотерапевтическим фактором. Специалисты, занимающиеся как индивидуальной, так и групповой арт-терапией, подчеркивали, что границы и структура психотерапевтических отношений (время, пространство, начало и окончание занятий, доверительность, предоставление ребенку права забирать свои работы или уничтожать их и т.д.) должны быть особенно четкими для того, чтобы сформировать у ребенка чувство “безопасного пространства”. При проведении групповой арт-терапии эти границы постоянно контролировались, каждая сессия имела определенную структуру, при том, что участникам группы предоставлялось право свободного выбора материалов, а также использования определенных ритуальных действий, усиливающих ощущение безопасности. Некоторые респонденты отмечали, однако, что определенная директивность в начале индивидуальных занятий способствовала снижению тревоги, нередко проявляющейся у детей, ощущающих себя один-на-один со взрослым, либо в тех случаях, когда ребенок испытывает замешательство. Директивность подразумевала, в частности, чтение какой-либо истории или сказки, либо предложение использовать новые изобразительные средства. Некоторые респонденты высказывали предположение, что жертвы сексуального насилия, в ряде случаев сами склонные к насильственным действиям, нуждаются в более директивном подходе, поскольку их склонность к идентификации с агрессором ведет к отрицанию как роли агрессора, так и его жертвы.

Психотерапевтические отношения

Очевидно, что фигура арт-терапевта может восприниматься некоторыми детьми, как угрожающая, поэтому его роль должна быть четко определена с тем, чтобы сохранить доверие ребенка. Яркие эмоциональные реакции негативного характера могут выплескиваться на него, и он должен хорошо осознавать меру допустимости деструктивных тенденций ребенка. Один арт-терапевт, например, описал, как ребенок при нападении на него использовал краски:

“Через 45 минут игры с грязной, влажной массой красок девятилетняя девочка прикоснулась своими испачканными краской руками к своему лицу. Наблюдая за своим отражением в окне, она увидела, что ее неясное отражение стало походить на чью-то бородатую голову (в тот период я носил бороду и, как узнал в дальнейшем, ее насильник тоже был с бородой). В тот же момент она выплеснула на меня краску”.

Арт-терапевт может выступать в роли жертвы. В то же время, посредством механизма переноса он, с одной стороны, может восприниматься как лицо, несущее угрозу или не заслуживающее доверия, а, с другой стороны, подвергаться идеализации и наделяться магическими свойствами. Избегание оценок в психотерапевтических отношениях признавалось респондентами как важная предпосылка для преодоления ребенком последствий психической травмы. Арт-терапевту, как правило, отводилась роль свидетеля, который уважает личность ребенка и побуждает его к диалогу. Четкое ощущение несексуального характера интимных взаимоотношений было очень значимо, при этом анализ реакций переноса приобретал особую важность в тех случаях, когда арт-терапевтом являлся мужчина. По мнению респондентов, при проведении групповой арт-терапии желательно участие двух специалистов с тем, чтобы создать у детей ощущение более безопасного пространства.

Респонденты отмечали, что дети испытывали потребность в выражении своих чувств, связанных с их отношениями с членами семьи. Эти отношения нередко нарушались после того, как родственники узнавали о факте насилия. Кроме того, члены семьи иногда сами могли быть источником насилия. Дети, перенесшие сексуальное насилие, нередко происходили из неблагополучных семей, страдали эмоционально и физически. Для успешного проведения арт-терапии необходимо было не только поддерживать тесные контакты с родителями ребенка, но и представителями социальной службы и иными специалистами, ставя об этом в известность ребенка и оговаривая с ним границы конфиденциальности в психотерапевтических отношениях.

Тревога, связанная с фактором безопасного пространства и надежности личности арт-терапевта в глазах ребенка, нередко проявлялась в отмечаемых детьми изменениях в арт-терапевтическом кабинете. В качестве иллюстрации высокой тревожности у ребенка одна из арт-терапевтов привела следующее описание: “Ребенок испытывал страхи, связанные с призраками… — образами, которые вселяют ужас и которые, по словам ребенка, входят в дом без предупреждения. Другой ребенок рассказывал о своих фантазиях, в которых совы влетали в его комнату, когда он спал”.

Возможность вести себя свободно в условиях арт-терапевтического кабинета и ощущение ребенком того, что он контролирует психотерапевтические отношения и изобразительный процесс, рассматривались специалистами как важные условия снижения тревожности у ребенка.

Изобразительный процесс и преодоление психической травмы

Многие арт-терапевты отмечали, что возможность создавать беспорядок, используя изобразительные материалы, очень важна для детей, перенесших сексуальное насилие. Временами беспорядочное поведение может выражаться в нападении на арт-терапевта или в том, что ребенок пачкает кабинет. Очень часто отмечается смешивание красок, обильное использование воды или иной жидкости или добавление к ним иных материалов. Ребенок, как правило, стремится сохранить подобный раствор или “кашу” в течение нескольких недель, закрывая его в какой-либо емкости. Иногда дети заявляют, что этот раствор является “ядом” или “лекарством”.

Дети также используют изобразительные материалы необычным образом. Они накладывают один слой краски на другой, заворачивают материалы в бумагу или ткань, а затем разворачивают их. Кроме того, они иногда имеют склонность выбирать те материалы, которые обычно не используются в художественной работе, а также любые иные материалы и предметы, находящиеся в кабинете. Они нередко обнаруживают высокую чувствительность в работе с материалами. Это проявляется не только в том, что, например, запах изобразительных материалов имеет для них большое значение, а клей ПВА может вызвать у них отвращение, но и в том, что они с удовольствием используют глину, мыло, воду или краску, нередко нанося их на свою кожу. Один арт-терапевт привел следующий пример: “Я занимался раскрашиванием лица с пятнадцатилетней девочкой по имени Стеси. Она была крепкого телосложения и выглядела очень закрепощенной. Мы сидели лицом к лицу, сначала она раскрасила мое лицо, затем я — ее. Мне запомнилась поразительно нежная атмосфера этого занятия. Я до этого нередко использовал технику раскрашивания лица в своей работе с детьми начальных классов. Однако на этом занятии я пережил ошеломивший меня непосредственный контакт со своим “внутренним ребенком”.

Раскрашивание ладоней и рук, а также лица по-видимому передает переживаемое ребенком состояние “внутренней загрязненности” и “хаоса”. По этой же причине некоторые дети весьма настороженно относятся к нанесению краски на свои кожные покровы, и процедура смывания краски представляет для них особую значимость. Поэтому они нередко просят арт-терапевта помочь им помыться, по-видимому для того, чтобы быть уверенными в том, что они “чистые”.

Дети находят различные способы для передачи своего чувства внутренней ущербности, часто прибегая к метафорам. Одна из моих клиенток, например — шестилетняя девочка — создала “рассказ в картинках”, героем которого являлась маленькая свинка. Ее ранил охотник, и после этого она должна была лечь в больницу. Всякий раз, когда свинку привозили на рентген, врачи видели находящиеся внутри ее тела занозы от палок и камни, которыми мужчина избивал свинку. Девочка считала, что эта свинка, которая чуть не умерла, должна поправиться от рентгеновского облучения, но не от хирургической операции.

Две девочки играли в “беременность”. Они собирались пройти обследование и нарисовали экран аппарата, который должен был показать “что находится у них внутри”. Эта игра позволила подойти затем к обсуждению чувства тревоги, связанной с их опасениями о возможной беременности в результате насилия.

Многие респонденты отмечали стремление детей портить “хорошие” или “чистые” рисунки путем их закрашивания, сжигания или протыкания. Эта тенденция определенным образом связывалась с тем, что дети, являющиеся жертвами насилия, сами склонны его совершать.

Гнев и желание наказать обидчика направляются на изобразительные материалы и являются причиной повреждения уже созданных образов. Глиняные фигурки протыкаются или сминаются. Дети могут бросить сырую глину в рисунок, на котором изображен обидчик, они также могут сминать готовые рисунки и бросать их в мусорное ведро, топтать их или рвать на куски (Рис. 1, 2 и 3).

См. Рисунок в Inscape Volume Three, No. 1 1998, c 14, fig. 2, 3,4 (верхний ряд)

Некоторые рисунки свидетельствуют о попытках детей преодолеть психическую травму посредством механизма “расщепления”. Это проявляется в поляризации изображения на две, отражающие разные грани переживаний, части (Рис.4)

См. Там же, с 14, нижний

Положительные стороны изобразительного процесса, связанные, в частности, с ощущением ребенком своего контроля над ним, повышением самооценки и изменением восприятия своего Я, прояснением непонятных переживаний и их осознанием в той степени и с той скоростью, как это доступно ребенку, являются очень значимыми.

Изобразительная работа может предоставлять ребенку необходимый “словарь” для отражения травматичного опыта и его аналитической переработки, хотя он может сопротивляться этому. Если у ребенка имеются также познавательные нарушения, арт-терапия может в какой-то мере способствовать формированию его идентичности.

С изобразительным процессом связана возможность обретения ребенком чувства жизненной перспективы. Нередко образы передают некое движение и рост. Дети сочетают изобразительную деятельность с игрой, наподобие тому, как это представлено в следующем описании, иллюстрирующем арт-терапевтическую работу в группе девочек: “Девочки решили, что будут изображать новорожденных. Они прижимались к животу женщины-арт-терапевта, изображая ребенка в утробе матери, затем они изображали, как новорожденные пьют из бутылочек и плачут, требуя, чтобы им поменяли подгузники. Некоторые девочки совместно пытались раскрасить разными красками лист бумаги, изображающий внутренние стенки матки, используя вместо кисточек руки (Рис.5).

см. Там же, с 15, fig 6, верхний

Чуть позже одна из девочек нарисовала каракуль, изображающий первый рисунок ребенка.” (Рис.6).

см. Там же, с 15, fig 7, нижний

Многие респонденты отмечали определенное влияние работы с детьми, пережившими сексуальное насилие, на свое эмоциональное состояние. Они констатировали ощущение упадка сил, психического напряжения или депрессии. Нередко появлялся страх, в особенности, когда ребенок воспроизводил комплекс эмоциональных переживаний, связанных с насилием. Особенно тяжелыми были те моменты, когда арт-терапевт пытался разделить с ребенком его чувство горя и непереносимые для него воспоминания. Ряд специалистов подчеркивали необходимость в четких границах психотерапевтического альянса для самого арт-терапевта, а также в регулярных супервизиях и поддержке со стороны коллег. Отмечалось также и то, что арт-терапевт должен иметь ограниченное число детей, перенесших сексуальное насилие, в качестве своих клиентов.

Арт-терапия в качестве источника свидетельств совершенного преступления

Примерно 50% опрошенных арт-терапевтов были знакомы с американскими публикациями, в которых описывается практика использования изобразительной продукции детей для выявления “графических индикаторов” сексуального насилия. Лишь треть из этого числа считали подобную практику оправданной. Большинство полагали, что “графические индикаторы” являются слишком жесткими и “культурально детерминированными”, при то, что изобразительный язык детей отличается индивидуальностью и связан с контекстом психотерапевтических отношений. Британские арт-терапевты считают, что существует слишком мало оснований для того, чтобы рассматривать те или иные универсальные символы в качестве индикаторов сексуального насилия, а поэтому их использование в качестве источника свидетельств при проведении следствия пока преждевременно.

Небольшая часть опрошенных арт-терапевтов отмечала, что изобразительная продукция может быть источником свидетельств при условии согласия самого ребенка на это, а также при том, что арт-терапевт будет рассматривать ее в определенном контексте.

Респонденты отмечали субъективный характер образов и сложность их однозначного толкования, с чем связывалась нецелесообразность их использования для получения свидетельств насилия. В частности, образы сексуального характера вовсе не обязательно должны подтверждать насилие. Большинство арт-терапевтов считали, что образы должны бать столь же конфиденциальным материалом, как и вербальные отчеты клиентов, их привлечение к материалам следствия может нарушить доверительный характер психотерапевтических отношений.

Заключение

Сексуальное насилие детей — это грубое вторжение в суверенную область их хрупкого психологического и физического Я. Закономерно поэтому, что участники опроса подчеркивали важность формирования четких границ психотерапевтических отношений в плане их пространственно-временной организации, содержания сессий, высокого взаимного доверия, предоставления ребенку права уносить с собой или уничтожать свои работы, “удерживания” разрушительных и агрессивных тенденций, а также тщательного планирования начала и завершения сессий.

Респонденты отмечали, что надежность границ психотерапевтических отношений — необходимый фактор арт-терапевтического процесса, позволяющая создать “безопасное пространство” для выражения ребенком своих чувств и укрепления его идентичности. Арт-терапевт должен избегать критических оценок и быть готовым к безусловному принятию переживаний ребенка. В то же время, он должен формировать определенную систему норм, предотвращающую “выплескивание” чувств.

Изобразительные материалы и процесс художественного творчества являются дополнительными факторами для восстановления и укрепления идентичности ребенка. Физические качества материалов обеспечивают разнообразные формы манипуляций, таких, как смешивание и разбрызгивание красок и иных жидких агентов. Работа с материалами зачастую отражает повторное переживание ребенком нанесенной ему травмы и обеспечивает восстановление психической чувствительности. Иногда подобные переживания воплощаются в образах и изобразительном процессе, что может предупреждать их навязчивое “выплескивание” в различных агрессивных и аутоагрессивных действиях в дальнейшей жизни ребенка (в частности, в форме расстройств питания). Аналогичным образом, отреагирование гнева и реализация стремления наказать обидчика посредством определенных манипуляций с изобразительными материалами и образами снижает вероятность насильственных действий со стороны ребенка. Однако это могут подтвердить лишь лонгитюдные наблюдения.

Арт-терапевты, работающие с такими детьми, могут переживать высокое психическое напряжение, упадок сил, тревогу и депрессию. Это определяет необходимость в их психологической поддержке и супервизиях, а также в ограничении числа клиентов. Четкие границы психотерапевтических отношений по-видимому необходимы не только в интересах клиента, но и самого арт-терапевта.

Литература

Сведения об авторе:

Дженни Мерфи — работает в качестве арт-терапевта в специализированном центре по оказанию психологической помощи детям и семьям в г. Плимут (Великобритания). Статья подготовлена на основе исследования, проведенного в рамках ее дипломной работы в период арт-терапевтической подготовки в Goldsmith’s College.

Статья предоставлена: ИНОВИДЕНИЕ — Выставка творчества душевно иных