О краткосрочной терапии творческим самовыражением

Уже несколько десятилетий в психотерапевтическом мире различные долгосрочные курсы лечения особым образом спрессовываются в краткие, поскольку у многих пациентов не хватает денег и времени для того, чтобы лечиться основательно и подолгу. Понятно, что разнообразная краткая психотерапевтическая помощь лучше, нежели однообразная, и она вполне устраивает, кстати, страховую медицину.

В известном американском Психиатрическом словаре Роберта Кэмпбелла (Campbell, 1981) краткосрочной психотерапией, или просто краткой, называется “любая форма психотерапии, помогающая в течение минимального времени (обычно не более двадцати встреч-сессий)” (с. 520). Наиболее распространены в психотерапевтической практике краткие когнитивно-поведенческие и гипнотические курсы. Но осенью 1993 г. в Кельне не международном симпозиуме “Множество граней лечения в психиатрии” слушал сообщение Эрнста Фрейда (внука знаменитого деда) о “Кратком классическом психоанализе”, правда, для академических психологов и сотрудников психиатрической больницы (Freud E., 1993).

Терапия творческим самовыражением (ТТС) (Бурно М. Е., 1989 а, б, 1994-1996, Burno M., 1996) поначалу была разработана в долгосрочном виде (курс – 2-5 лет). Некоторые интеллигентные пациенты по окончании курса даже называли его своим вторым высшим образованием. Разрабатываются и краткосрочные приемы ТТС (Бурно М. Е., 1988, 1990, 1991, Бурно А. А., Бурно М. Е., 1993, Бурно М. Е. Гоголевич Т. Е.1996, Бурно М. Е., Зуйкова Н. Л. 1997).

О существе терапии творческим самовыражением: показания и противопоказания

ТТС как клиническая терапия творчеством показана пациентам и здоровым людям с душевными трудностями, напряженным, тягостным переживанием своей неполноценности (дефензивностью). Во врачебном психотерапевтическом кабинете, в отделении психиатрической больницы это, конечно же, чаще всего тяжелые декомпенсированные психопаты с дефензивностью (некоторые “специфические расстройства личности” – по МКБ-10), малопрогредиентно-физофренические пациенты с неврозоподобно-дефензивной симптоматикой, аффективными колебаниями (щизотипические и бодерлиновые пациенты – по МКБ-10), разнообразные пациенты с субдепрессивными расстройствами. Напряженные болезненной душевной разлаженностью, эти пациенты, испытывая тягостное состояние душевной аморфности-неопределенности, “рассыпанности” своего “Я” (даже без выраженных деперсонализационных расстройств), страдают, прежде всего, от того, что не чувствуют себя собою. Именно переживание душевной разлаженности-несамосабойности часто лежит в основе горестного настроения, подогревая неопределенностью и конкретно-содержательную тоскливость, расцвечивая-заостряя ее содержание панически-черными красками или тревожно разрыхляя до ужаса – от непонятности происходящего, “каши в душе и вокруг”, что может серьезно психотерапевтически помочь человеку, потерявшему себя в тревоге-тоскливости, с переживанием тягостной своей неполноценности (без острой психотики)? Обычно ни внушение, ни гипноз, ни разъяснение с активированием (когнитивная терапия), ни поведенческие или тренировочные приемы, ни психологическая группа, ни сеанс аналитической терапии не помогут тут существенно почувствовать себя собою. Подействует лечебно-серьезно то, что поспособствует хоть немного оживлению личности, обретению творческого (креативного) движения души. Когда страдающему удается сделать или почувствовать что-то творчески (то есть по-своему, в соответствии со своей душевной, духовной индивидуальностью), неминуемо возникает при этом смягчение-прояснение в душе, светлый подъем (творческое вдохновение) с надеждой на что-то хорошее для себя и с доброжелательным отношением к людям (с любовью, добром – в широком, хотя бы, смысле). Всем этим наглядно начинают светиться лица наших пациентов в группе творческого самовыражения. Конечно же, это происходит у каждого по-своему, в соответствии с природой характерологического радикала, болезни (например, с потаенно-божественной, отрешенно-глубинной нежностью у шизойда, с полнокровно-земной добротой-заботливостью у циклойда, с мягкой беспомощностью-милотой от расщепленности у шизофренического пациента и т. д.). Но во всех случаях в творческом вдохновении (всегда содержательном – в отличие от любого опьянения) человек чище, добрее, умнее себя самого. Идеал ТТС – выработанный годами творческих занятий, психиатрического, психотерапевтического изучения себя и других – творческий стиль жизни, то есть длительное пребывание в более или менее выраженном творческом вдохновении с ощущением своих нужных людям личностных особенностей, с более или менее ясным видением-пониманием своей личностной, общественно-полезной дороги, своего светлого (хотя, может быть, и скромного) целебного смысла в жизни (также тесно связанного со своей индивидуальной природой – психастенической, хронически-субдепрессивной и т. д.).

В отличие от психологической экзистенциально-гуманистической помощи в духе “личностного роста”, “самоактуализации”, в ТТС помогаем пациентам подойти к целебному стойкому творческому вдохновению врачебно-клинически. Это значит – отталкиваясь именно от своих клинических особенностей, характерологических радикалов, подобных, в частности, таковым у многих известных творцов духовной культуры, осознавая нередкую внутреннюю творческую ценность психопатологического. Душевные особенности художников, писателей, музыкантов, ученых мы изучаем (вместе со многим другим) на наших занятиях. ТТС, таким образом, не разновидность экзистенциально-гуманистической психотерапии, ажурным облаком проходящей сквозь клинику, диагнозы, а самостоятельный метод лечения, проникнутый совершенно иным мироощущением. Не психологическим – одухотворенно-идеалистическим, аутистическим, а клиническим – реалистическим, одухотворенно-материалистическим, с охваченностью-озабоченностью дифференциальной диагностикой. В этом смысле вся клиническая психотерапия неотделима от психиатрии, как, например, нейрохирургия – от неврологии (Бурно М. Е., 1993-1995). Многие, очень многие тяжело страдающие люди (соматически или душевно) все-таки хотят знать о своей болезни, ее прогнозе и лечении не символически-психологическую, а реалистическую, клиническую правду. Ее мы и стараемся дать нашим пациентам – с долгосрочной основательностью или в виде краткосрочного психотерапевтического курса-заряда (обычно 4-20 занятий группы творческого самовыражения, часто с домашним заданием к занятию в группе). Занятия, о которых расскажу ниже, возможны и без домашней работы. И, если очень уж трудно с условиями и временем, возможно одно-единственное занятие такого рода.

В краткосрочной ТТС остается, таким образом, одухотворенное преподавание (хотя и краткое) пациентам в процессе творческого самовыражения элементов клинической (не психоаналитической) психиатрии, клинической психотерапии, естественной истории, с рассматриванием-изучением всего этого через собственные болезненные переживания и духовную культуру человечества. Пациенты пытаются с помощью психотерапевта и товарищей по группе учиться у созвучных им глубоких творцов (обычно тоже нездоровых душевно) обретать свой, соответствующий их природе, путь, способ целебного, спасительного творчества. Нередко пациенты в процессе лечения находят себя вдруг – по вспышке прозрения (инсайт). Скромная задача краткосрочной ТТС – помочь почувствовать человеку в себе целебное творческое движение (творческое просветление, вдохновение), отвечающее его природным особенностям, и показать, как возможно поучиться вызывать у себя это состояние. Ведь в этом состоянии как бы и нет болезни, а только свет. В самом деле, любое истинно творческое, то есть нравственное, созидательное (а значит, светлое) произведение (даже если и создано душевнобольным творцом) не имеет отношения к патологии.

Как именно, какими способами возможно включить-оживить у дефензивных пациентов их целебно-творческие, личностные механизмы – в описаниях конкретных занятий.

Абсолютные противопоказания к ТТС (в том числе, и краткосрочной): психотическая депрессия с упорными суицидальными переживаниями и тотальное слабоумие (оно не способно к творчеству). Встречаясь поначалу с пациентами наедине, выбираем из них группу дефензивных и приглашаем в назначенный день и час в психотерапевтическую комнату для лечебного занятия.

Обстановка для занятий с группой творческого самовыражения

Итак, краткосрочная ТТС – это 1-20 занятий в группе творческого самовыражения. Важно иметь для этого тихую комнату, которая не была бы проходным двором. В комнате – стол (желательно длинный), за которым рассаживаются пациенты (6-8 человек), и во главе стола, рядом с проектором, сидит психотерапевт. Комната может быть даже небольшой – тогда поменьше пациентов в группе. Обшарпанные стены, казенные, грубые шкафы у стен и т. п. можно спрятать в вечернюю темноту, погасив верхний свет, включив настольную лампу, а еще лучше зажечь свечи. Малый свет здесь весьма уместен. Ведь придут на первое (или единственное) занятие застенчивые, ранимые люди, не знающие друг друга. Особенно женщины станут стесняться, что некрасиво, дурно, бедно одеты и т. д. Но при свечах (вспоминая подобное у Л. Толстого) всякая женщина красивее себя. Хорошо бы комната (психотерапевтическая гостиная) встретила пациентов мягкой, тихой классической музыкой, которая позвучит еще некоторое время, пока пациенты будут осваиваться. Чашки, чай, сахар, скромные сухарики на столе. Застенчивыми, неловкими руками, которые неизвестно куда девать, можно подержаться за чашку, можно отпить глоток, похрустеть сухариком (все же какое-то успокаивающее, вселяющее уверенность дело), можно спрятать за чашку тревожные глаза. Чай объединяет пациентов своей душистой природностью, порою не хуже, чем выпивка. Благодаря чаю, музыке, дефензивы теперь уже ближе друг к другу. Пламя свечи торжественно просветляет, напоминая собою о вечности, в которой слабеют-теряются наши переживания, заботы (Бурно М. Е., 1987).

Теперь, включив музыку или оставив ее совсем тихим фоном, на первом (или единственном) занятии негромко заговариваю о целебности творчества в том духе, как писал об этом выше. Подчеркиваю, что вопросы смысла и бессмыслицы жизни, невзгод и невезучести, вопросы страха, тревоги и душевной боли – это все, в конце концов, вопросы настроения, а оно движется, и можно научиться способствовать его движению к свету. Так, постепенно, но без проволочек, входим с группой творческого самовыражения в конкретное занятие, его содержательную сердцевину.

Примеры конкретных занятий

Двухчасовые тематические вечера-занятия, о которых расскажу ниже, сложились-выковались в многолетней практике ТТС и оказались серьезно действующими и в краткосрочных лечебных курсах, а также при обучении врачей в психотерапевтической мастерской. Они могут быть, за недостатком времени, сокращены до сорока минут, но не менее. Могут следовать кратким курсом одно за другим (ежедневно и до раза в неделю), и каждое из них, повторяю, может быть (если уж совсем нет времени и условий для одухотворенной работы) одним-единственным для группы дефензивных пациентов за все время лечения у специалиста.

Обычно эти целебно-клинические занятия проводит психотерапевт-психиатр (лучше – сам лечащий врач). В последнее время, однако, все же убедился в том, что некоторые психотерапевты без медицинского образования (психологи, гуманитарии), благодаря своим природным способностям к клиницизму, тщательному изучению ТТС, характерологии, клинической психиатрии, могут серьезно помогать пациентам приемами ТТС.

Первое занятие: целебно-творческое общение с живописью

На экран посылаются парами (для сравнения) слайды картин известных художников. В каждой паре – картина реалистического художника, природой своей чувствующего изначальность материи-природы, как бы светящейся духом, не существующим без нее. Такой человек, художник может быть, конечно, и верующим, но и в религии он обычно не способен представить-ощутить изначальный, абстрактный дух, правящий миром. Божественные события он представляет-переживает с жизненным полнокровием, как видим это, например, в картинах на библейские темы Доре, Крамского, Поленова. Типичные художники-реалисты в этом смысле – Джорджоне, Рафаэль, Рембрандт, Тропинин, Саврасов, Суриков, Моне, Ренуар, Кустодиев. Конечно же, реалисты – разные по своей конституциональной природе: синтонные (Тропинин), авторитарные (Суриков), психастенические (Моне). Но поначалу следует помочь пациентам разобраться в разнице между вообще реалистическим видением мира и вообще аутистическим. Другая картина в паре слайдов – аутистическая. Аутист не ощущает себя источником духа. Он чувствует либо известную самостоятельность своего духовного, душевного по отношению к телу, либо не способен до поры до времени (например, до определенного возраста) ответить на этот вопрос. Либо не видит в этом вопросе смысла. Случается, что он заученно (в духе прежнего материалистически-атеистического воспитания-образования) твердит о первичности тела по отношению к духу, но “коварные” распрашивания обнаруживают, что при этом для него, например, душа вечна, или гармония существовала сама по себе еще до человечества. Нередко аутист не может объяснить, почему ему близко-созвучно многое в нереалистической живописи и почему сам склонен или хотел бы рисовать нереалистически. Объясняется же это, по-моему, тем, что для него истинная реальность (осознанно или неосознанно)есть духовное, субъективное движение, и изобразить это невозможно реалистически-полнокровно, а возможно либо нематериально-сновидными картинами с сохранением внешних реалистических форм (Боттичелли, Вермер, Борисов-Мусатов), либо откровенно-символически (Модильяни, Матисс, Кандинский). В последнем случае символ передает нам потаенный смысл из мира вечного, бесконечного духа, и мы мыслительно напрягаемся, разглядывая этот символ, который так или иначе выражает для верующего человека Смысл, Истину, Бога. Поэтому аутистически-символическую картину реалист чаще больше думает, а реалистическую больше чувствует.. Многие аутисты, напротив, больше напрягаются мыслью над реалистическим изображением, а аутистическое чувствуют сердцем (Рис. 1-4).

Рассказывая все это пациентам вокруг одной-двух пар слайдов картин, просим сосредоточиться и, может быть, впервые попытаться воспринять картины на экране в целебно-творческом сравнении. То есть тихо спросить себя: что мне ближе, созвучнее? Где тут больше меня? Не просто: что больше мне нравится? Нравиться может как раз чужое, недосягаемое, то, чего сам никогда не смогу. Важно примерить свое мироощущение к мироощущению художника как человека с определенным характерологическим радикалом, определенной структурой субдепрессии. Так ли я вижу мир? Кто бы меня больше понял из этих двух художников? Как бы я сам рисовал (рисовала), если б умел (умела)? Прекрасно, конечно, и то и это, но что мне более созвучно, что мне более по душе, на кого из художников я более похож (похожа) душой? Речь, стало быть, идет не об искусствознании в принятом смысле, а о целебном выборе по душевному, характерологическому созвучию. Все искусствоведческие, литературоведческие разговоры о школах и менталитетах в группе творческого самовыражения необходимо пресекать. Сравниваемых художиков могут разделять века, но характерологические радикалы, болезненные расстройства как природная основа стилей приходят в главных своих чертах сквозь веука и эпохи (иначе мы совсем не понимали бы художников прежних времен).

В случае шизофренического расстройства schisis (расщепленность) пронизывает и мироощущение: в нем переплетаются, не задевая друг друга, аутистические и реалистические нити. Эта часто сюрреалистическая неземная своей плотской едкостью реалистичность может вызывать ощущение зловещести – именно тем, что здесь буднично-странно соединено несоединимое (Дали, Филонов, К. Васильев). В шизофреническом мозаичном мироощущении-творчестве нередко преобладает либо утрированно-аутистический радикал, либо они в движении, меняются местами, либо трудно сказать вообще о каком-то преобладании – но всегда душа здесь тронута-разрезана расщепленностью, что порою делает творчество особенно сложным, богатым (мыслью и страданием), многозначным своей полифонией (Добролюбова Е. Л., 1996).

Приглашаем, таким образом, к сосредоточенному одухотворенному выбору (“отпустить свободно душу”, “взять картину на экране в душу”). Нелишне бывает усилить, подчеркнуть для пациентов душевные особенности художника в картине созвучным ему музыкальным произведением композитора с родственным переживанием. Так, картину Джорджоне подчеркиваем музыкой Моцарта, а картину Боттичелли – музыкой Баха. Пусть будет 6-7 пар слайдов-картин, не более. Пациенты отмечают перед собою на листке бумаги, какая из картин в каждой паре вот сейчас более им созвучна, какая – менее, и затем, вместе с психотерапевтом, знакомят друг друга каждый со своим “автопортретом” – венком созвучных картин.
Какие “автопортреты” тут возможны? Реалистический (циклойды, психастеники, эпилептойды) – отбирают как созвучное практически все типично реалистические картины. Шизойды обычно выбирают лишь созвучную им часть аутистического, а остальному (иной, не близкий аутистический строй души) предпочитают успокаивающее, умиротворяющее, хотя и не созвучное им глубинно реалистическое. Шизофренический, нередко колеблющийся-меняющийся, “автопортрет” обнаруживает понятную расщепленность созвучий. Пациенты с истерическим радикалом, как правило, служат моде, демонстрации и здесь.

На этом занятии дефензивы глубже знакомятся с самими собою, в том числе и сравнивая себя с товарищами по группе. Всякий искренний “автопортрет”-венок (даже временный у шизофренических пациентов) есть выражение нашей души и по-своему хорош, нужен, как-то важен для людей. Только не было бы в человеке безнравственности. Не надо нравственному человеку, не довольному своей особенностью, притворяться другим, жить не по-своему. Самое лучшее – идти своей дорогой, делать то, что, в соответствии с твоей природой, у тебя получается лучше, чем другое, и лучше, чем у других. Когда, опираясь на свои особенности, стараешься больше, подробнее быть собою (в том числе, общаясь с созвучными произведениями искусства, литературы), возникает светлый душевный подъем, который некоторые уже ощутили здесь, в группе, оживив, “включив” выбором свою духовную индивидуальность. Надо постараться теперь жить так, чтобы все более быть собою, личностно расти как человек с определенной душевной особенностью – реалистической, аутистической, мозаичной. И в этом целебный смысл нашей жизни. А на первый случай я уже не расстроюсь, когда мне кто-нибудь скажет в музее: “Как? Для тебя Тропинин интереснее Матисса? Да тебе же нужно еще столько учиться, развивать вкус, чтобы не говорить таких глупостей”. Я отвечу: “Я понимаю, что Матисс – большой художник, я не говорю, что он плох, но по линейке тут мерить нельзя. Тропинин мне более созвучен, мы с ним более похожи, нежели с Матиссом. Вот в чем дело. Тропинин больше помогает мне узнать мою душу, поэтому он дороже мне, ничего не могу поделать с собою, прости”.

Второе занятие: “Меланхолия” Дюрера

На экране слайд-картина Альбрехта Дюрера “Автопортрет в парике”, потом – более молодой Дюрер (“Автопортрет с цветком”). Дефензивные, субдепрессивные пациенты обычно отмечают тоскливую застывшую напряженность художника: “свой депрессивный брат”, “тоже меланхолик”. Затем на экране – широко известная дюреровская гравюра на меди “Меланхолия” (1514 г.).

Бесконечно-разнообразно толкуют эту гравюру искусствоведы, психоаналитики и психологи (Нессельштраус Ц. 1961, Либман Х. Э. 1972, Franzen 1994, Руднев В. П. 1996). Но мы вместе с дефензивными пациентами (меланхоликами) попытаемся объяснить ее, не входя в искусствознание, клинико-психотерапевтически, как объяснял ее, кстати, и сам художник. Отмечаем, что вот эту тоскливо-напряженную крылатую женщину на гравюре, Меланхолию, Дюрер считал своим духовным автопортретом. Разбросаны вокруг нее рубанок, пила, гвозди. Недалеко – весы, песочные часы, колокол, магический квадрат, многогранник, шар, лестница. Какое то нагромождение. Что это? Наш главный вопрос пациентам: если все здесь изображенное как-то существенно помогало меланхолику Дюреру, поддерживало его в его тоскливости-мрачности (Львов С. Л. 1985),то как это поможет мне? Или мне от всего этого может быть лишь хуже? По моему опыту, мало кто из пациентов и даже психотерапевтов серьезно погружался в чтение-изучение творчества Дюрера, в исследование его возможного клинико-психотерапевтического влияния на меланхоликов. Чаще пациенты просто высказывают свои разнообразные нестройные впечатления от гравюры. Некоторые говорят о непонятно сильном, торжественно-величественном воздействии на них, исходящем от гравюры. Многие же сообщают, что им неприятно-тягостно смотреть на эту зловещую, застывшую тоскливость, своей хватает. Почти все, однако, внутренне не удовлетворены вполне собственными объяснениями, чувствуя все-же гениально-таинственную напряженность шедевра, ставшего революцией в истории духовной культуры человечества. Выслушав внимательно пациентов, благодарно подчеркиваю все ценные их догадки, стремление помочь себе и другим размышлением над гравюрой. И объясняю, что, в сущности, Альбрехт Дюрер, художник немецкого Возрождения, вдохновленный книгой итальянского философа Марсилио Фичино “О прекрасной жизни”, книгой о творческой меланхолической одержимости, своей гравюрой проникновенно выразил это совершенно новое отношение к меланхолику. Меланхолия, которой в разной мере страдали, в сущности, все глубокие, истинно творческие люди – не проклятие, а высокое предначертание (Львов 1985). “Посмотрим еще раз, что происходит на этой гравюре” — говорю пациентам – “Меланхолия-Наука уперлась циркулем в рабочую книгу и, среди разбросанных строительных инструментов, строительного материала, руководит строительством дома. Да, она напряжена-угнетена тоскливыми сомнениями, но это творческие сомнения. У женщины – крылья, то есть мысли ее способны взлетать, и вот-вот сомнения ее прорвутся большим или малым открытием, и она начертит его в своей рабочей книге. Магический квадрат здесь, видимо, для расчетов, а колокол – созывать рабочих. То есть к глубокой творческой работе по-настоящему способен лишь человек страдающий, меланхолик, потому что большое творчество всегда есть лечение от страдания (с душевной разлаженностью, рассыпанностью “я”). Меланхолик всегда несет в себе способность к творчеству как стихийное лекарство от страдания. Меланхолия – крест, судьба творческого человека, это известно со времен Аристотеля и Платона. Необходимо постоянно предаваться творчеству, дабы страдание это, обретая смысл, смягчалось. Это касается здесь каждого из нас. Нужно найти свою, именно свою дорогу целительного творчества.

Третье занятие: Брейгель и Платонов

Питер Брейгель Старший (16 век, Нидерланды) и Андрей Платонов (20 век, Россия), хотя и разделяют их пространства, столетия, оказываются, как мне думается, во многим близкими по природному складу души, по характеру своих переживаний в творчестве.

На экране – слайды автопортрета Брейгеля, фотопортрета Платонова, картин Брейгеля (бытового, нерелигиозного содержания). Медленно, прочувствованно читаю вслух места из платоновской прозы. Вопросы пациентам: “В чем душевная близость этих художников из разных эпох (если согласны, что она есть)? Насколько мне близко, созвучно то в душевном складе, переживаниях этих творцов, что роднит их?” Внимательно выслушиваю каждого участника. Вот некоторые целебные положения, к которым сообща приходим к концу занятия:

1. И Брейгель, и Платонов в своем творчестве напряжены малоподвижной, застывающей по временам тоскливостью-субдепрессивностью, пугающей поначалу трагичностью с подробным, замедленным рассматриванием своих переживаний, переживаний своих героев, рассматриванием природы и жизни людей вокруг. Эта тягостная тоскливость-субдепрессивность, хотя и усугубляется страшным временем инквизиции в Нидерландах и нашего сталинского “средневековья”, хотя и наполняется содержанием конкретных людских страданий тех времен, но все же происходит в основе своей из самой глубинно-печальной природы этих творцов, их склонности тоскливо-сгущенно воспринимать и не трагические события. Ведь в самые тяжелые времена люди другого склада нередко смотрят на мир проще, легче, веселее. Это делается яснее, когда стараемся вчувствоваться в такие картины Брейгеля, как “Слепые”, “Калеки”. Или вот место из платоновского рассказа “Река Потудань”: “На другой день Никита спросил разрешение у мастера и стал делать гроб; их всегда позволяли делать свободно и за материал не высчитывали. По неумению он делал это долго, но зато тщательно и особо чисто отделал внутреннее ложе для покойной девушки; от воображения умершей Жени Никита сам расстроился и немного покапал слезами в стружки. Отец, походя по двору, подошел к Никите и заметил его расстройство.
“Ты что тоскуешь: невеста умерла?” – спросил отец.
“Нет, подруга ее” – ответил он.
“Подруга?” – сказал отец – “Да чума с ней!.. Дай я тебе борта в гробу поравняю, у тебя некрасиво вышло, точности не видать!”
“Вот оно, созвучное мне страдание” — говорят многие дефензивные пациенты – “И я не одинок в нем. И свою депрессию вижу-чувствую яснее через созвучное ей, и мне от этого легче”.

2. И Брейгель, и Платонов в творчестве своем внимательно, одухотворенно-нежно припадают к подробностям земли, ко всему природному вокруг человека и в нем самом, видимо, ощущая изначальность этого природного, материального, первичность его по отношению к духу. По-земному реалистически, насыщенно-телесно толкует Брейгель в своих картинах и Библию. “Это мыслящее глухо, утробное тело” – сказал на занятии В., 33-х лет, о платоновском творчестве. Особая, подробная приземленность, ощущение первобытной первозданности сегодняшнего серьезно отличает их от таких художников одухотворенно-светлой телесности, как Рафаэль, Тропинин, Пушкин. У Платонова (повесь “Котлован”): “Внутри сарая спали на спине семнадцать или двадцать человек, и припотушенная лампа освещала бессознательные человеческие лица. Все спящие были худы, как умершие, тесное место меж кожей и костями у каждого было занято жилами, и по толщине жил было видно, как много крови они должны пропускать во время напряжения труда. Ситец рубах с точностью передавал медленную освежающую работу сердца – оно билось вблизи, во тьме опустошенного тела каждого уснувшего”.

3. Оба творца с не меньшим вниманием, добросовестностью относятся и к приметам технического труда. О влюбленности инженера Платонова в паровозы, об одушевленной в его прозе технике излишне писать. С. Л. Львов отмечает, что “пожалуй, нет другого художника, который изобразил бы столько инструментов и орудий труда – от серпа и косы до молота, пилы, бурава – как это сделал за свою жизнь Брейгель, изобразил бы так точно и воодушевленно” (Львов С. Л. 1971, с. 48). К примеру, картина “Вавилонская башня”. И это подробное, одухотворенное припадание к реалистическим деталям такого рода, к материальному, созданному человеком, так же крепит под ногами почву у человека с субдепрессивными расстройствами, душевной разлаженностью.

4. Брейгеля и Платонова роднит, наконец, то, что творчество их есть подлинное “выживание”, как отметил по опыту своей жизни, своего страдания Р., 32-х лет. И подчеркнул, что в этом тягостном выживании есть “что-то по-своему прекрасное”. Да, это насущное выживание в субдепрессивном состоянии – и, думается, выживание через доброту. Доброту к калекам, у которых своя веселость, они еще кого-то дразнят (“Калеки” Брейгеля). Доброту к измученным тяжелой работой и жизнью крестьянкам трех возрастов жизни (“Сенокос” Брейгеля) к болезненно спящим рабочим (“Котлован” Платонова). Невозможно говорить о доброте в картинах Босха, под влиянием которого был Брейгель в молодости. Там, скорее, звучит утонченно-зловещее спокойствие. Его психотерапевтическое воздействие может сказываться в том, что рядом с этой босховской тихой жутью бледнеет, ослабевает собственное страдание, оказываясь в сравнении с ней проще, слабее. Брейгель и Платонов показывают, как возможно выбираться из тягостных переживаний через доброту, доброе сочувствие к тем, кому еще тяжелее. Так, выживая через доброту, сочувствует Брейгель крестьянскому парню или девушке в их грустно-застывшем, устало-вымученном, мило-беспомощном поцелуе с тревожной неуверенностью перед завтрашним днем – в “Деревенском танце”. Так сочувствует платоновский мальчик корове (“ее сына продали на мясо”): “обнял корову снизу за шею, чтоб она знала, что он понимает и любит ее”. И потом написал в школьном сочинении: “Корова отдала нам все, то есть молоко, сына, мясо, кожу, внутренности и кости, она была доброй” (рассказ “Корова”).

Погружаясь на наших занятиях в переживания Брейгеля и Платонова, еще раз убеждаемся в том, что страдание, именно страдание, есть основа высокого творчества. Помогает и то, что поделившись своей депрессией с другим человеком, человечеством с помощью бумаги, холста, пациенты, обнаруживающие хотя бы малую грань созвучия с переживаниями Брейгеля и Платонова, учатся выбираться из собственных расстройств тоже через доброту, доброе творчество в широком смысле, в том числе – через непосредственную, сердечную помощь тому, кому еще тяжелее. Здесь проглядывает серьезный, сложный психотерапевтический механизм “лечусь леча”(Бурно М. Е. 1992). Задушевная доброта – это часто целебный свет дефензивного творчества – тот свет, которым наполнены и брейгелевская “Сорока на виселице”, и платоновская повесть “Епифанские шлюзы”. Это ощущается еще отчетливее, когда сравниваем творчество Брейгеля и Платонова с творчеством, например, Дюрера, Гессе, Дали. Так, Р., 32-х лет, почувствовал, осознал благодаря этому занятию свое творческое, депрессивно-личностное, дефензивно-глубинное созвучие с Брейгелем и Платоновым, созвучие в способе целительного выживания – через земную доброту, человеческую жалость к страдающим людям, животным вокруг нас. Когда это есть в душе, то, несмотря на то, что день – пытка, жизнь все же продолжается, душа живет, как и в картине Ярошенко, где несчастные арестанты кормят птиц из своего вагона с решеткой (“Всюду жизнь”).

Четвертое занятие: “Огонь Прометея” или “Двенадцатиглавый Змей” Н. С. Фомичева

Слайд указанной в названии занятия картины Н. Фомичева на экране. Змея (или Змей) – амбивалентно-многозначный народный “символ (…) силы в чистом виде” (Керлот Х. Э. 1994, с. 210). “Богатырски могучий, с незаурядным умом и воображением, Змей знает целебные травы, обладает несметными богатствами, живой водой, превращается в прекрасного юношу и искушает дев. и т. п.” (Афанасьев А. 1868, с. 509). Но в русской мифологии Змей (Змей Горыныч) – “представитель злого начала, дракон с тремя, шестью, девятью или двенадцатью головами” (Иванов В. В. и Топоров В. Н. 1990). Во всяком случае, чистая, честная душа вынуждена противостоять Змею, а то и бороться с ним. Фомичев изобразил Двенадцатиглавого Змея, и каждая его голова олицетворяет какую-то жизненную трудность, искушение, без которых нельзя прожить, и с которыми надо справиться, чтобы не погасить свет своей души, не дать злу задуть твою свечу-совесть. В нижнем правом углу картины путник прикрывает иносказательно рукой пламя свечи (Прометеев огонь), в другой руке – оберегает-охраняет свет своей души от происков Змея. Эти жизненные трудности, искушения – поясняю пациентам – есть уже, были или будут у каждого из нас. Давайте же, вспоминая наши горести, неприятности, страдания, подумаем вместе, и каждый скажет по-очереди (как это обычно происходит у нас), что означает каждая змеиная голова.

После того, как пациенты выскажутся, нередко интересно, но с понятной неудовлетворенностью своими объяснениями и потому с напряженно-вопросительным вниманием к психотерапевту, рассказываю эту картину так, как когда-то объяснял ее сам художник, но, конечно, развивая его рассказ.

Первые три головы (ребенок со вздутым животом, истощенная старушка, женщина, просяще протянувшая руки) – это Семья, которая просит есть. То есть, вообще какие-то люди, даже не родные, а, может быть, и животные, о которых необходимо заботиться, потому что больше о них никто не позаботится, потому что мы за них в ответе. И надо делать для них все возможное, дабы не погасить свою совесть. Далее – красный мужик, размахивающий руками. Это – пылающие страсти, пагубные влечения-желания. Каждому из нас (во всяком случае, в глубине души), бывает, хочется совершить что-то запретное, способное принести горе, неприятности другим людям, даже близким. И здесь надобно, по возможности, справиться с собою, не дать злу задуть свое светлое, нравственное начало. Потом – два заскорузлых, напряженных мужика – Жадность и Корысть. В каждом из нас это есть в каком-то количестве. Например, добрая женщина ловит себя на том, что своему ребенку хочется дать кусок получше, нежели соседскому. Или даже совестливый человек бывает, ненароком, стыдливо подумает: чем же отблагодарит его тот, кому он сейчас так серьезно помогает. Три противных, дрожащих старика – это властолюбцы-консерваторы, требующие от нас, чтобы мы говорили, делали всякое не так, как нам хочется, а так, как это положено, как им нравится (авторитарные родственники, знакомые, начальники). И здесь нельзя опускаться до грубых взаимных обвинений, ссор. Следует всякий раз, не покривив душой, с дозволительными компромиссами, отойти от возможности конфликта, мягко, но непреклонно отстаивая свое принципиальное. Наконец, каждого из нас, рано или поздно, охватывают какие-то лишения, невозможность получить что-то, чего очень хотелось бы. Пусть это не Голод, пронзительно протягивающий руки путнику, пусть более легкое лишение, но все это надо так же достойно, без сделок с совестью, преодолеть. Чаще ближе к концу жизни приходит к нам тяжелая Болезнь – в лице лежащего, осунувшегося, страдающего человека – или старческая немощь – и это тоже приходится с честью преодолевать. В самом конце пути каждого из нас ждет безликая дама Смерть, и ее тоже надобно встретить достойно, без паники, не доставляя близким лишних хлопот.

Занятие приобщает дефензивных, депрессивных пациентов к общечеловеческим трудностям, к которым всем нужно быть готовыми. Стало быть, не только у меня эти переживания, они у всех – сильнее или слабее. Я не один такой уж несчастный. Всем, получается, “жизнь прожить – не поле перейти”. Остается изучить свое, свойственное характеру, особенностям депрессии, отношение к этим трудностям-невзгодам и целебно-честно идти по своей дороге жизни, как этот благородный путник, пронести как он, сквозь все это трудное свет, огонь своей души, а это и есть духовное творчество.

Заключение

Конечно, здесь – лишь примеры занятий в краткосрочной ТТС. У каждого творческого психотерапевта все происходит личностно по-своему. И темы занятий неисчерпаемы. Вот два художника – дефензивно-авторитарный Шишкин и красочно-синтонный, уступчивый и глубокомысленный Куинджи. Их взаимоотношения, звучание их характеров в их картинах, например, в их видении сосен, дубов, берез и в способах академического преподавания ими живописи. Дефензивно-эпилептойдная, честная надежность Шишкина в быту, в семье, и подозрительность, напряженно-внутренняя обидчивость со склонностью к пьянству. В процессе занятия возможно высветить прелесть нравственного эпилептойда, богатыря-охранителя прекрасной природы. Или занятие о хокку, об икебане (аутистическая глубинная простота). Или сравнение характеров поэтов в их стихотворениях и в воспоминаниях современников. Например, темы: “Синтонный Пушкин, аутистический Лермонтов, психастенический Баратынский”; “Аутистический Гумилев и полифонический Мандельштам”. Однако, существо каждого занятия есть всегда терапевтический поиск себя (стойких творческих особенностей своей души) в сравнении с другими людьми, поиск собственной вдохновенно-творческой, лечебной жизненной дороги, своего смысла, своей общественной пользы в Человечестве.

Вот план полного краткосрочного курса занятий ТТС (20 занятий).

1. Целебно-творческое общение с живописью (реалистической и аутистической).
2. О навязчивостях, болезненных сомнениях, тревоге, страхах, депрессии.
3. “Меланхолия” Дюрера.
4. Синтонный характерологический радикал.
5. Авторитарный характерологический радикал.
6. Психастенический характерологический радикал.
7. Аутистический характерологический радикал.
8. Истерический характерологический радикал.
9. Мозаичный” характерологический радикал.
10 – 12. Обсуждение кратких рассказов пациентов: живые (радостные или тягостные) воспоминания детства.
13. Целебно-творческое общение с природой.
14. Целебное проникновенно-творческое проникновение в прошлое.
15. Целебно-творческий поиск одухотворенности в повседневном.
16. Целебно-творческое общение с музыкой.
17. Брейгель и Платонов.
18. Целебно-творческое общение с живописью художников разных характеров (синтонные, психастеники, авторитарные, аутисты, демонстративные личности, “мозаики”).
19. Терапия творческим рисунком.
20. “Огонь Прометея или Двенадцитиглавый Змей” Фомичева.

Краткосрочные курсы по терапии творческим самовыражением являются главной частью единой нашей сложившейся системы. Эндогенно-процессуальные (шизотипические, бодерлиновые) пациенты обычно не заканчивают лечение после такого курса, они приходят потом годами в поддерживающие группы творческого самовыражения (один раз в месяц). Часть этих пациентов одновременно включается в жизнь клинико-психотерапевтического театра (особой группы самовыражения исполнительским творчеством).

Итак, для краткосрочной терапии творческим самовыражением клинически берем из опыта духовной культуры картины художников, прозу писателей и многое другое прекрасное. Подобно тому, как сегодняшний хирург берет из физики лазер и “прибивает” им отслоившуюся сетчатку глаза. При этом помним, что терапия творческим самовыражением (даже в кратком виде) – не просто оживляющие душу занятия, увлечения ботаникой, музыкой, живописью, архитектурой, писанием рассказов и т. п., а клинико-психотерапевтическое преломление-видение всего этого через особенности характера, клинической картины. Это поиск душевных особенностей, расстройств в творческих порявлениях, дабы направленно подтолкнуть пациента, страдающего без творческих движений души, к своему художественному или научному целебному стилю жизни, обусловленному этими природными (в том числе болезненными) особенностями человека.

Литература

• Афанасьев А. (1868) Поэтические воззрения славян на природу. Том 2-й. М.: Изд-е К. Солдатенкова.

• Бурно М. Е. (1989а) Безвольная личность: выход из тупика. М.: Знание.

• Бурно М. Е. (1989б) Терапия творческим самовыражением. М.: Медицина.

• Бурно М. Е. (1990) Однократное целебно-творческое воздействие. Первая региональная научно-практическая конференция “Актуальные вопросы психотерапии и народной медицины”. Одесса: Одесская областная ассоциация психотерапевтов. С. 96-97.

• Бурно М. Е. (1991) О двадцатиминутной попытке помочь человеку целебно общаться с Природой. Научно-практическая конференция “Здоровый образ жизни” (Под ред. И. И. Ратовского) Одесса: Минздрав УССР, С. 21-22.

• Бурно М. Е. (1992) О пациентах-психотерапевтах в терапии творческим самовыражением. Моск. Психотерапевт. Журнал, 2, С. 89-103.

• Бурно М. Е. (1993) К вопросу о клинической (медицинской) психотерапии. Моск. Психотерапевтич. Журнал, 2, С. 213-220.

• Бурно М. Е. (1995) Справочник по клинической психотерапии (Некоторые старые и новые способы лечения средствами души). М.: РОМЛ.

• Бурно М. Е. (1996) О характерах людей (психотерапевтический очерк). М.: РОМЛ.

• Бурно М. Е., Гоголевич Т. Е. (1996) Краткосрочная терапия творческим самовыражением пациентов с шизойдной и психастенической психопатиями. Пособие для врачей. М.: Минздравмедпром РФ.

• Бурно М. Е., Зуйкова Н. Л. (1997) Творческое самовыражение для прсихотерапии психопатических личностей. Пособие для врачей. М.: Минздрав РФ.

• Бурно А. А., Бурно М. Е. (1993) Краткосрочная терапия творческим рисунком (к терапии творческим самовыражением). М.: ЦИУ врачей.

• Добролюбова Е. А. (1996) Шизотипический “характер” и терапия твочреским самовыражением. Психотерапия малопрогредиентной шизофрении. 1 Консторумские чтения. Приложение к Независимому Психиатрическому Журналу. М.: НПА России. С. 7-8.

• Иванов В. В., Топоров В. Н. (Змей Горыныч. Мифологический словарь (под ред. Е. М. Мелетинского). М.: Советская энциклопедия. С. 220-221.

• Керлот Х. Э. (1994) Словарь символов. М.: REFL-book.

• Либман М. Я. (1972) Дюрер и его эпоха. М.: Искусство.

• Львов С. Л. (1985) Альбрехт Дюрер. 2-е изд. М.: Искусство

• Нессельштраус Ц. (1961) Альбрехт Дюрер, 1471-1528. Л., М.: Искусство.

• Руднев В. П. (1996) Культура и психокатарсис (“Меланхолия” Альбрехта Дюрера). Независимый психиатрический журнал. №3, С. 72-76.

• Burno M. E. (1996) Therapy by means of creative self-expression. American Psychiatric Association Annual Meeting. Syllabus, NY.

• Campbell R. J. (1981) Psychiatric Dictionary. 5th ed. New York, Oxford: Oxford University Press.

• Franzen G. (1994) Der Verlust der Mitte – Betrachtungen zu Albrecht Durers “Melencolia I”. Muzik, Tanz und Kunsttherapie, s. 232-239.

• Freud E. (1993) Klassische Kurzanalysen. Forschr. Neurol. Psychiat. 61Sonderheft 1, s. 1.

Сведения об авторе: Марк Евгеньевич Бурно — доктор медицинских наук, профессор кафедры психотерапии и медицинской психологии Российской Медицинской Академии (Москва), вице-президент Общероссийской Профессиональной Психотерапевтической Лиги, автор множества публикаций, в том числе, монографии “Терапия творческим самовыражением” (Москва, 1989).

Статья предоставлена: ИНОВИДЕНИЕ — Выставка творчества душевно иных

 

---

---