Написание этой работы продиктовано отнюдь не обывательским желанием: порыться в психопатологии великих художников с дотошным выискиванием каких либо отклонений и поиском конкретных нозологических единиц. Тайна творчества и мистика гениальности, в принципе, должны пребывать в качестве terra incognita, и в этой чудесной неясности – дополнительная красота и даже интрига таланта (что, впрочем, не лишает исследователя — его права на версию). Но суть здесь — в другом. Полотна великих мастеров находятся в крупнейших галереях мира; и мы подчас не задумываемся о том, что иногда рассматриваем работы душевнобольных людей.
Время и талант поставили произведения некоторых художников вне зависимости от их принадлежности к области психиатрии. Эти работы открыли для нас те стороны личности их создателей, которые позволяют видеть в человеке не потенциального пациента психиатрической больницы, но – творца. Следовательно, умение оценить человека по его достоинствам, а не по недостаткам или патологической симптоматике, в принципе, свойственно всем людям, но не все и не всегда пользуются этим умением. Никакая патология – ни хирургическая, ни терапевтическая, ни психиатрическая — не являются (по крайней мере, не должны являться) критерием оценки человеческой личности, хотя часто, к сожалению, бывает иначе.
Использование психиатрии в данном случае объясняется тем, что она иногда оказывается в роли инструмента, дающего иллюзию проникновения в лабораторию гения. Пусть это только иллюзия, но всегда интереснее напряжение интеллектуального поиска, чем релаксация упокоенного разума.
Часы жизни гения всегда идут иначе, чем у всех прочих людей, и это обстоятельство дает ему крохотную толику свободы. «…она подводит мои часы, вот уже четверть года уходящие вперед на полтора часа, чтобы они показывали время с точностью до одной минуты», писал Франц Кафка в «Дневнике» о своей невесте, которой было необходимо и достаточно «…обыденности, уютной квартиры, интереса к фабрике, обильных трапез, сна с одиннадцати часов вечера, натопленной комнаты…». В этих строках – быть может, лучшее определение принципиального расхождения жизненных кредо творца и обывателя. Обыватель, бездумно попирая свободу безумного (с его точки зрения) художника, приспосабливает время гения — к своему, обычному; ко времени «уютной квартиры, натопленной комнаты и фабрики». Иными словами, для творца жизненно необходимо именно творчество; а обыватель является творцом всего лишь собственных жизненных удобств. При этом каждый из них живет по своим часам: один – по усредненным и унифицированным («среднеевропейскому времени»); другой – по индивидуальным. И эта непреодолимая разница во времени часто оказывается существенным критерием для диагностических и терапевтических экзерсисов психиатра. Неизменное стремление измерять гения аршином собственного несовершенства характерно для всех эпох и режимов. Изменяются только некоторые частности и подробности, но суть остается постоянной: человек, выбивающийся из общего ряда, обращает на себя внимание, постепенно переходящее в недоумение, подчас чреватое развитием агрессии активного неприятия со стороны обывателей.
Но зато эта разница во времени, замеченная Ф.Кафкой, часто позволяет художнику-творцу переживать и собственный век, и современников-обывателей, делая его, по сути, бессмертным. Видимо, настоящий художник живет в других измерениях; где время течет иначе, не так прямолинейно и не столь размеренно; где система ценностей выстроена по-другому; где приоритеты и акценты расставлены не так, как в нашем хронотопе. И, если вся рота, кроме одного-единственного человека, идет в ногу; это еще отнюдь не означает того; что рота идет правильно, потому что «выпадающим из строя» человеком; который, возможно, просто слышит другую музыку, — как сказал Генри Торо; ими могут быть Николай Коперник, Артур Шопенгауэр, Пабло Пикассо, Франц Кафка и даже (уступка обывателю) – Билл Гейтс…
Индивидуальное время гения – средство достижения человеческого бессмертия. Индивидуальность, неповторимость настоящего искусства предполагает и уникальность Слова, которое произносится Мастером, независимо от вида его творчества. Именно это Слово, видимо, и ищут художники (если они – настоящие мастера), надеясь понять тайну Мироздания; именно поэтому они, создавая свой язык, разбирают материю на элементы, рассчитывая отыскать ту структурную единицу, из которой и построено все сущее. («Во всем мне хочется дойти до самой сути…», — написал Б.Л.Пастернак, обозначая главное направление этого поиска). Слово стало символом жизни: не случайно Гамлет смерть встречает словами: «Дальнейшее – молчанье», а Мартин Хайдеггер написал: «Мы существуем…прежде всего в языке и при языке».
Человек-художник через свое творчество (вид болезни, так как оно не является нормой; а иногда болезнь и творчество вовсе сосуществуют) стремится сказать миру нечто свое, для чего ему иногда приходится изобретать свой живописный язык (logos), который он (художник) надеется сделать всеобщим – понятным для прочих. И здесь одной из главных задач мастера становится попытка «остановить мгновенье» (что и является сутью живописи: передача действительности в конкретный момент времени – реалистами; мгновенного впечатления – импрессионистами; спонтанной эмоции – экспрессионистами и проч.…), то есть – изменить течение Времени, его непреложность — словами своего языка, как пытался сделать Фауст у И.В. Гете. В поисках такого языка, который мог бы стать универсальным кодом, художник неизбежно приближается к архетипическим понятиям, о которых писал К.Г. Юнг и к Богу; а Он и есть всеобщий и главный архетип. К нему-то и сводится все, в том числе – и Вечность, являющаяся одним из синонимов Времени.
«Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что слово это Бог»
писал Н.С.Гумилев.
Но стремление изобрести, создать новый и, в то же время, универсальный язык, означает крушение всех основ нынешнего мироздания, ибо «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет»; а если заменить первый, — опорный камень фундамента, рухнет все здание. «…язык есть о-существляемый бытием и пронизанный его складом, дом бытия», — писал Мартин Хайдеггер. И новый язык многих художников не успевает «о-существиться бытием», становясь не всеобщим домом, а развалинами индивидуальной лаборатории. Поэтому многие художники, обладающие неповторимой индивидуальностью живописной манеры, которая, впрочем, так и не стала всеобщим языком, расплатились разумом за свои попытки перевоссоздать мир. Разум человека не в состоянии воспроизвести всю систему мироздания, в основе которой лежит «всего лишь» Слово. Попытки революции в этой Божественной филологии опасны для революционера-экспериментатора.
Поиски того, каким было то самое Слово (или «мысль», или «язык», и «идея» – в других оттенках перевода греческого слова «logos»), находятся в оппозиции к физической науке, которую тоже интересует структурный состав Материи и которая ищет не Слово, а некий материальный первоэлемент субстанции (греческое слово «атом» переводится, как «неделимый»).
Поиски Слова, бывшего в «начале» всего, обречены на неудачу, но из этих прекрасных неудач и состоит история всего изобразительного искусства. Интерес изобразительного искусства к теме безумия неуклонно нарастал с течением времени. Если прежде психопатология была редким гостем холстов и мольбертов, попадая туда в основном случайно; то потом она сумела стать угловым жильцом, постепенно обладая все большими правами, а еще через некоторое время — чуть ли не ответственным квартиросъемщиком. Раньше безумие мастера становилось причиной и его творческого краха; а в наше время психическое заболевание уже является почти непременным условием интереса к работам того или иного художника, причем почти безразлично – сам ли он болен или сюжеты его произведений отвечают этой теме. Почему так? Может быть, мир стал более безумен за эти столетия, а потому лучше воспринимает патологию, нежели норму? В конце концов, хорошо известно, что искусство отражает жизнь; и если мир, глядясь в зеркало полотен В.В. Кандинского, узнает себя; то, видимо, что-то подобное в этих картинах, действительно, есть… Тогда непонятно, почему мы все еще продолжаем смотреть на «Сикстинскую Мадонну» — то ли с печалью по навсегда утраченному, то ли — с надеждой увидеть хотя бы что-нибудь и в этом зеркале прошлых времен?…
Источник
«Искусство аутсайдеров: путеводитель» / под ред. В.В. Гаврилова. — Ярославль, ИНЫЕ, 2005 — 104 с.
Сведения об авторе: Игорь Борисович ЯКУШЕВ – кандидат медицинских наук, врач – психиатр, Северодвинск Архангельской области.
Статья предоставлена: ИНОВИДЕНИЕ — Выставка творчества душевно иных