«Запретные плоды» безумия в культуре и искусстве

«Безумие» — атрибут истории человечества, культурный символ современности и обожаемый термин гуманитариев. Врачи крайне неохотно используют устаревший и расплывчатый термин, воспринимая «безумного», вне зависимости от дарований, как персону, нуждающуюся в помощи. Допустима аналогия «безумия» с наготой: они привлекательны, прежде всего, на других, недаром — «вуайеризм… довольно распространённый мотив покупки картин душевнобольных»  (Файлахер И., 1997). Принародно примерить «это» на себя, означает испытать неловкость, стыд, осуждаемый социальными догматами. Безумие, безусловно, пугает обывателя, однако временами становится даже «модным» и привлекательным (Сосланд А., 2005). С другой стороны, безумие рассматривается как чуть ли не благо цивилизации, первооткрыватель новых путей творчества (Sass L. A., 1992). Некоторые религиозные и философские доктрины усматривают в недуге позитивные силы. При этом больной человек действительно нередко представлял определённую значимость, как создатель «новых ценностей» (Карпов П., 1926), опережающих обычную жизнь.

Возникают занимательные «ножницы»: страдание для заболевшего может оказаться несомненным преимуществом для общества (Самохвалов В., 1998). Выдвигаются альтернативы: психиатр Ч. Ломброзо (1882) считал, всех гениев «помешанными», а его коллега профессор В. Самохвалов (1998) видит в душевнобольных гениев, подсказывающих то, что пока мы не в состоянии понять или расшифровать. Основные сферы объективизации феномена безумия (или близких по клинике состояний изменённого, альтернативного сознания), прежде всего, просматриваются: в искусстве, магии, мистике; допустимо его рассмотрение в широком культурно — историческом контексте, вне рамок психиатрии.

Издавна неразгаданной таинственности безумия, как и дару творчества, приписывались демонические истоки. Проявления «одержимости» ассимилировались религиозно-мистической и фольклорной практикой. Безумие, как и нагое тело, являлось символом греха. Но в Древней Руси особый тип мирской святости – юродство — активно апеллировало к «глупости». Великие мистики средневековья разрабатывали психотехнику достижения трансперсональных состояний (ИСС). Благотворное воздействие «безумной мудрости» (Нискер В., 2000) на постижение высшей истины подтверждалось такими персонажами, как «Иванушка-дурачок». Романтические отсылки к мифу о «сумасбродности гения», в эпоху позитивизма и прагматики, сменились «диагностикой» по Ч. Ломброзо и М. Нордау: гениальность воспринималась как «помешательство», «моральное безумие». Врачи изучали творчество больных в клинико-диагностических целях (Раш Б., Тардье А., Броуни В., Симон М., де Фурсак Р., Режа М., Фэй А.), одновременно попадая под обаяние психопатологической экспрессии.

Во второй половине XIX в. девиации безумия представляются болезнью. «Сумасшествие» растворяется в растущем психиатрическом лексиконе, оставляя за собой некое обобщающее определение психоза или становясь синонимом шизофрении (Блейлер Е.). Параллельно С. Пельман (1909) «узаконивает» пациентов так называемой «малой» психиатрии с «пограничными состояниями», что даёт повод к значительному расширению объектов психоаналитического интереса. З. Фрейд в поисках истоков вдохновения  гениев — Леонардо да Винчи и Микеланджело — определил творчеству промежуточную позицию между грубой патологией и здоровьем — вариантом невроза адаптации. В начале ХХ в. в европейских клиниках углубляются исследования творчества больных шизофренией, которая анонсируется «болезнью королей и поэтов». Параллельно, формируется интерес и к «томительному обнажению» — стриптизу. Издаются классические монографии В. Моргентхаллера (1921), Х. Принсхорна (1922), П. Карпова (1926), затрагивающие вопросы эстетики психопатологической экспрессии. Европейские психиатры высказывают схожее положение: болезни могут «вскрывать родники творческого процесса» (П. Карпов). В 1925-30 гг. доктор Г. Сегалин выпускает пять томов единственного в мире журнала патографии «Клинический архив гениальности и одарённости» и создаёт основы науки «эвропатологии». Медицинский подход интегрируется с культурологическим.

Каноны официальной религии и науки сужают пространство инноваций безумия, лишь гностические варианты религиозной практики и паранауки (астрология, хиромантия, парапсихология) предоставляют им приют. Отдельные представители культуры и искусства модернизма, и, прежде всего, сюрреалисты в 1920-30 гг., искренне восхищались художественным примитивом «дикарей», спиритов и «искусством душевнобольных», достигших «идеальной свободы» самовыражения. Фашистский «порядок» наоборот лишил модернизм и примитив культурной ценности, сопоставляя их с «вырожденческими, дегенеративными» «извращениями» душевнобольных (Буксбаум Р., 1997).

В начале ХХ в. «маргинальные искусства» (Maizels J., 2001): архаическое, этническое, ярмарочное, наивное, любительское, знахарское, медиумическое и творчество заключённых, душевнобольных и детей находились в периферийном положении к искусству академическому. Они длительно считались «второсортицей» (как — дичка, полевые или сорные травы) и оставались незамеченными «в тени» высокого искусства. Они именовались с приставкой «не»: необразованное, невежественное, ненастоящее, то есть низкое или оставались безымянным искусством.

С середины ХХ в. побочные явления фармакотерапии нередко способствовали нивелировке уникального творчества (Тевоз М., 1995), а эксперименты психоделического искусства открыли «чарующую странность» мира безумия (Тевоз М., 1995). Антипсихиатрические настроения также способствовали легализации девиаций и смещению границ «нормы» постмодернизма. Благодаря энергии Жана Дюбюффе (1945), от маргинальных искусств отпочковывается l’art brut («дикое, сырое, незрелое», не испытавшее культурного воздействия) и оно избавляется от дискриминационного контекста «безумия» (art of the insane; mad, psychiatric, schizophrenic art). Термин «Ар брют» (или в англоязычной версии Р. Кардинала — оutsider art) уточняет «потустороннюю» позицию от культурных традиций, и возможно, психического здоровья. «Презрение» временами сменяется «признанием», и «изгнанные» могут восприниматься «избранными». «Безумство храбрых» характеризует отвагу новаторов, освобождённых не столько от контроля сознания, сколько – социума, а термин «безумие» трансформируется в обобщённую метафору. Она привораживает возможностями «сводящего с ума» «блаженства-праздности» (Сосланд А., 2005). Экстравагантные художники, С. Дали в частности, охотно стигматизируют себя «параноидальностью» (аггравация сродни эксгибиционизму), а Ж. Дюбюффе подражает творчеству душевнобольных. В силу этого теряет актуальность проблема «гениальности и безумия»: исследователей больше интересует не профессиональный художник, а наоборот, дилетант, художник-простак, невежда, простодушный, неразумный. В СССР с его тенденцией к стигматизации инакомыслящих, неформальные явления культуры, да ещё с печатью «безумия» игнорировались.  Деонтология, сдерживающая интерес к судьбам художников, допускала лишь анонимное представление их творчества. Уже через полстолетия аутсайдер арт постепенно перемещается в области: «вне», либо «внутрь» культурного мейнстрима и приобретает равноправие с другими направлениями: общепризнанное прирастает с краёв. И сегодня, при поиске нового художественного языка, имитация «идиотии» нередко становится «стратегией современного искусства» («Художественная Жизнь», 1999).

Стержнем, «ядром» аутсайдер-арт несомненно являются эстетически значимые, самобытные образцы психопатологической экспрессии. Попытки её ранжирования сводились к клиническому и искусствоведческому подходам, соответственно, с внеэстетических и антипсихиатрических позиций.

Врачи, прежде всего, интересовались стилистическими особенностями. В типологии Марселя Режа (1907) и Карла Ясперса (1913) рисунки рассматривались как изо-стенограммы болезни, в которых прослеживался распад традиционных навыков рисования, «узаконенных» со времен Возрождения. Устанавливалась шкала: от рисунков оригинальных символических, использующих общепринятые правила графики, до рисунков прикладного характера (с однообразными, неумелыми, узорчатыми, геометрическими, декоративными приёмами) – и далее до «дефектных» рисунков слабоумных (бесформенных, бессвязных, хаотичных). Аналогично представлялись варианты «изобразительного языка» больных шизофренией: «естественная изобразительная форма», «условная форма» и «распад», которые увязывался с клиническим прогнозом (Бабаян Э. А. и соавт., 1982). По П. И. Карпову (1926) рисунки сопоставлялись с ассоциативными расстройствами, что иллюстрировалось рисунками: «неясно очерченными формами», «не связанными по идее», «бессмысленными». Лишь Г. Принсхорн (1922) с феноменологических позиций интерпретировал эти произведения не как аномалии, а как эстетически значимую экспрессию, отличающуюся первозданной силой.

Творчество больных шизофренией И. Джакаб (Jacab I. 1959) сопоставляет с общепризнанными стилями: символически-архаическим (детским), геометрически – абстрактным, символически-византийским и академическим. Поскольку творческий акт признаётся выражением «здоровых» позитивных тенденций (Кемпинский А., 1998), Р. Б. Хайкин (1992) допускает возможность считать подобное творчество «полноценным художественным произведением» и «применять искусствоведческие критерии».

Сопоставляя искусствоведческие и клинические взгляды, общепринятые разделы творчества (брутальное, маргинальное, наивное) и исходя из специфики мироощущения и ментальности художника–аутсайдера, мы представили следующие разновидности психопатологической экспрессии: искусство «вследствие», «вопреки» и «вне» сценария развития «безумия» (Гаврилов В. В., Реховских И. И., 2004).

Ар брют – наиболее яркая, независимая, оригинальная, изысканная продукция психопатологического самовыражения, несмотря на кощунственность вывода о том, что она создана благодаря ценности «психиатрического опыта», способствующего творческой самореализации. Страдание истощает наработанное мастерство профессионалов, однако художники-самоучки с их «самоизобретенной» техникой и стилем, ещё длительно могут оставаться востребованными. Ар брют — спонтанная, экспромтом подготовленная  «отсебятина», креативное «ноу хау» интимно связанное с безумием. Творя интуитивно, автор материализует более значимое для него «эндогенное», психотическое мироощущение. Художники-брюты, обладая иммунитетом к реалиям действительности, чужды заимствованию и верны лишь внутреннему миру паралогики, обманов восприятия, воображения. Аутизм обеспечивает режим «варки в собственном соку» переживаний творца. Душевно-иной не заинтересован в вербальном диалоге со зрителем: тайны творчества и интимных переживаний спрятаны от постороннего, и для окружающих творчество демиурга воспринимается монологом, хотя «внутри» художник, возможно, дискутирует с болезнью. Обыватель нередко усматривает в любой картине заболевания (в том числе, изобразительной) признаки самобытности, оригинальности, отличающиеся от «серости жизни» (Менделевич В. Д., 2005), косвенно подтверждая «талант» больного. Для психиатра симптоматика привычно банальна, поэтому скорее не заболевание, а личность творца ответственна за креативность проявлений и его болезни (Менделевич В. Д., 2005). Брют являет антикультурные раритеты прошлого, исчезающие со второй половины ХХ века под натиском культурно-информационной среды и фармакотерапии. Ныне они превратились в своеобразную арт-классику.

Творчество наивных художников, с определённой долей условности, соотносится с искусством аутсайдеров (Богемская К. Г., 2005). Наивное искусство — забава чудаков, «самоделкиных», традиционно представляемых «простодушно-наивными» и живописующими рай, «поскольку пребывают в нём постоянно» (Грозин В. И., 2004), хотя и подчёркивается их нелёгкая, а подчас и беспросветно тяжёлая судьба. Общепризнанный «букет возрастных болезней», дискомфорт пожилого человека оказывающегося «не у дел» в урбанизированном «сумасшедшем» мире, скопившиеся переживания житейских потерь, несомненно, влияют на психический статус. В Польше представителей примитивного искусства некогда назвали «Иными» (Яцковски А., 1965). В «инаковости» судьбы и творчества этих художников усматривается «немало психопатологических черт» (Кемпинский А., 1998). Они маются, им неуютно в реальной жизни и вольней, когда «всамделишное» компенсаторно приукрашивается и заменяется иллюзорным, умиротворяющим мифом. Но творческие склонности сформировалась, как правило, вне связи с превратностями их судьбы. Творчество наивных художников мы рассматриваем «вне психиатрического опыта».

Маргинальное искусство — наиболее дискутируемое понятие, расположенное «с краю» общепризнанного, в буферной зоне между «некультурным» ар брют и наивным, тянущимся к сultural аrt. В художественном, культурологическом, социальном и клиническом контекстах художники-маргиналы отличаются и наиболее размытыми стилистическими особенностями (Мигунов А., 2001). Они находятся в шаткой позиции между здоровым и болезненным мироощущением, их парапсихопатологическое творчество соотносятся как с категорией Neuve Invention (Дюбюффе Ж., 1982) или «Новый вымысел» (Яркина А., 2000), так и с «собранием странностей» первых больничных коллекций (Дюбуа А.-М., 2003), являющихся прообразом искусства брют. Экстраординарные переживания ясновидящих, экстрасенсов, контактёров нередко подпитывают творчество. Аналогично практике спиритов и медиумов, креативные техники в измененном состоянии сознания (Самохвалов В. П., 1998, Будза А., 2002), также вызывают ассоциации с синдромом психического автоматизма. При позитивном, благоприятном характере «нашептывания» творцы осознают чувство посредника, ощущают некую важную миссию. Психоделика также позволяет совершить «прорыв» из обыденного сознания к «онейрической» (сноподобной) реальности. Возможности современной фармакотерапии увеличивают шансы реабилитации художников-маргиналов с экс-психотическими формами патологии. Они нередко осознают свою причастность к искусству, к «моде». Обобщённо, маргинальное творчество видится вариантом искусства «вопреки психиатрическому опыту».

Предложенная типология аутсайдер-арт не претендует на законченность. Факт конкретного душевного заболевания у художника, важный для специалистов, не влияет на оценку его творчества: психопатология не ручается за художественную привлекательность. У больных и здоровых механизмы творческого процесса схожи. Особенности художника или определённого периода его творчества могут быть представлены в различных коллекциях (а значит и истолкованы) как ар брют, аутсайдер-арт или поименованы иным термином, что подтверждает условность предлагаемых дефиниций.

Таким образом, в ходе истории, в связи с расширением рамок свободы в научном и в общественном сознании с нарастающей силой происходил отказ от мыслительных клише и стереотипов, нарушая всевозможные гласные и негласные табу. Утверждалась мысль, что культура может развиваться, лишь преодолевая привычные законы разума, прислушиваясь к «логике» иррационализма и бессмыслицы, совмещая ранее несоизмеримые альтернативы научного и вненаучного знания. Безумие и теперь выступает катализатором открытия новых ресурсов творчества, в котором равноправно участвуют учёные и невежды, грешники и праведники, голые и прикрытые, «нормальные» и «безумные».

Литература:

• Бабаян Э.Я, Морозов Г.В., Морковкин В.М., Смулевич А.Б. Изобразительный язык  больных шизофренией. – Базель: «Sandoz  LTD», 1982 –1984, 3т.

• Богемская К.Г. Понять примитив. Самодеятельное, наивное и аутсайдерское искусство в ХХ веке. – СПб., Алетейя, 2001.

• Будза А. Арт-терапия: Йога внутреннего художника. – М.: Астрель АСТ, 2002.

• Буксбаум Р. К истории вопроса о художественном творчестве душевнобольных // Из мира адново в другой. Искусство аутсайдеров: диалоги. – Киев, Сфера, 1997.

• Гаврилов В.В., Реховских И.И. Искусство аутсайдеров: некатегоричность категорий. // Феномен наивного искусства и творчества аутсайдеров в наши дни и его проблемы. — М., 2004. с.233-239.

• Грозин В.И. Московский международный фестиваль наивного искусства и творчества аутсайдеров «Фестнаив-2004» // Каталог выставки. – М., 2004.

• Дюбуа А.М. Выставки: от психопатологического до современного искусства. // Исцеляющее искусство. – СПб.: 2003, № 1, С.26 – 34.

• «Идиотия» как стратегия современного искусства // Художественный журнал, 1999, № 26/27.

• Карпов П.И. Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники, М – Ленинград: Главнаука, 1926.

• Кемпинский А. Психология шизофрении, СПб.: «Ювента», 1998.

• Ломброзо Ч. Гениальность и помешательство.- Симферополь, Реноме, 1998.

• Нискер В. Безумная мудрость. — СПб, Питер, 2000.

• Маргинальное искусство (Ред. А.С.Мигунов).- М..: МГУ, 1999.

• Менделевич В.Д. Психопатологическая картина заболевания как результат креативности пациента. // Международный конгресс по креативности и психологии искусства. – Пермь: ПГИИК, 2005, с. 163-165.

• Руднев В. Тайна курочки рябы: Безумие и успех в культуре, М.: Класс, 2005.

• Самохвалов В.П. Психический мир будущего. — Симферополь, ИКФ КИТ, 1998.

• Сегалин Г.В. Клинический архив гениальности и одаренности. — Свердловск. 1925-1930, — 5 т.

• Сидоров П.И., Муратова И.Д. Если держит руль только эта боль…Изобразительное творчество душевнобольных. – Архангельск.: АГМУ, 2000.

• Сосланд А. Безумная любовь к безумию // Популярная психология. — М., 2005, №7, С.78-84.

• Тевоз М. Ар-брют. – Женева: Skira Bookking, 1995.

• Философия наивности (Ред. А.С.Мигунов). – М.: МГУ, 2001.

• Фрейд З. Леонардо да Винчи. Воспоминания детства. — М., Рудомино, 1991.

• Хайкин Р.Б. Художественное творчество глазами врача. – СПб.: Наука, 1992.

• Яркина А.Н. Искусство посторонних. — М.: МТА, 2000.

• Ясперс К. Общая психопатология. – М.: Практика, 1997.

• Cardinal R. Outsider Art.-  L.: Studio Vista, 1972.

• Maizels J. State of art // Raw vision, UK.: 2001, # 37, P. 24-29.

• Morgenthaler W.  Adolf Wolfli Ein Geisteskranken als Kunstler. — Bern, 1921.

• Jackowski A. Inni Og Nikifora do Ytowackiej. – Warszawa: Oprac, 1965.

• Prinzhorn H. Artistry of the Mentally Ill. — N.-Y., 1972.

• Reja M. L’Art Chez Les Fous. — Nice: Z’editions, 1994.  

• Sass L.A.Madness and Modernism: Insanity in the light of modern art, literature and thought. — N.-Y., 1992.

Статья предоставлена: ИНОВИДЕНИЕ — Выставка творчества душевно иных